Лирика.. Лирика...

Осень

Ничего не бывает бессмертным и вечным на свете.
Только высятся в нашей округе зеленые сосны.
К солнцу тянутся сосны неведомо сколько столетий,
И жара нипочем им, и холод, и шалые весны...
Было время — в округе звенели и песни, и речи,
Нет теперь здесь становища —
Только одно пепелище...
Только сосны растут,
Расправляя высокие плечи,
И холодные ветры зловеще и сумрачно свищут.
И осенние ветры в душе поднимают тревогу,
И я слышу ночами, как сосны могучие стонут,
Видно, снова настала пора собираться в дорогу,
Возвратиться к могилам забытым и к отчему дому...
О великое время!
Позволь ненадолго вглядеться
В наше прошлое, в радости наши, печали и беды,
Дай мне снова немного побыть
В ускользающем детстве,
Дай хоть словом, хоть словом обмолвиться
С умершим дедом...
Но седеет хвоя, серебрится под первым морозом,
И потянутся птицы над соснами стонущим клином,
И тяжелые капли дождя, словно вдовьи слезы,
Будут падать на землю, сочиться в земные глубины...

О, оставь в моем сердце хотя бы немного надежды!
Без надежды и памяти жизни своей не приемлю....
Но кружится листва и печальною вдовьей одеждой
Укрывает промерзшую, скорбную, вечную землю...

Октябрина Воронова

Актуально то как... :?

Иосиф Бродский. На независимость Украины (1994 год)

Дорогой Карл XII, сражение под Полтавой,
Слава Богу, проиграно. Как говорил картавый,
Время покажет "кузькину мать", руины,
Кость посмертной радости с привкусом Украины.

То не зеленок – виден, траченный изотопом,
Жовто-блакытный Ленин над Конотопом,
Скроенный из холста, знать, припасла Канада.
Даром что без креста, но хохлам не надо.

Горькой вошни карбованец, семечки в полной жмене.
Не нам, кацапам, их обвинять в измене.
Сами под образами семьдесят лет в Рязани
С сальными глазами жили как каторжане.

Скажем им, звонкой матерью паузы метя строго:
Скатертью вам, хохлы, и рушником дорога.
Ступайте от нас в жупане, не говоря – в мундире,
По адресу на три буквы, на стороны все четыре.

Пусть теперь в мазанке хором гансы
С ляхами ставят вас на четыре кости, поганцы.
Как в петлю лезть, так сообща, суп выбирая в чаще,
А курицу из борща грызть в одиночку слаще.

Прощевайте, хохлы, пожили вместе – хватит!
Плюнуть, что ли, в Днепро, может, он вспять покатит.
Брезгуя гордо нами, как оскомой битком набиты,
Отторгнутыми углами и вековой обидой.

Не поминайте лихом, вашего хлеба, неба
Нам, подавись вы жмыхом, не подолгом не треба.
Нечего портить кровь, рвать на груди одежду,
Кончилась, знать, любовь, коль и была промежду.

Что ковыряться зря в рваных корнях покопом.
Вас родила земля, грунт, чернозем с подзомбом,
Полно качать права, шить нам одно, другое.
Эта земля не дает, вам, калунам, покоя.

Ой, ты левада, степь, краля, баштан, вареник,
Больше, поди, теряли – больше людей, чем денег.
Как-нибудь перебьемся. А что до слезы из глаза
Нет на нее указа, ждать до другого раза.

С Богом, орлы и казаки, гетьманы, вертухаи,
Только когда придет и вам помирать, бугаи,
Будете вы хрипеть, царапая край матраса,
Строчки из Александра, а не брехню Тараса..

"Бородинская годовщина" (А. С. Пушкин)

Великий день Бородина
Мы братской тризной поминая,
Твердили: «Шли же племена,
Бедой России угрожая;
Не вся ль Европа тут была?
А чья звезда ее вела!..
Но стали ж мы пятою твердой
И грудью приняли напор
Племен, послушных воле гордой,
И равен был неравный спор.

И что ж? свой бедственный побег,
Кичась, они забыли ныне;
Забыли русской штык и снег,
Погребший славу их в пустыне.
Знакомый пир их манит вновь —
Хмельна для них славянов кровь;
Но тяжко будет им похмелье;
Но долог будет сон гостей
На тесном, хладном новоселье,
Под злаком северных полей!

Ступайте ж к нам: вас Русь зовет!
Но знайте, прошеные гости!
Уж Польша вас не поведет:
Через ее шагнете кости!...»
Сбылось — и в день Бородина
Вновь наши вторглись знамена
В проломы падшей вновь Варшавы;
И Польша, как бегущий полк,
Во прах бросает стяг кровавый —
И бунт раздавленный умолк.

В боренье падший невредим;
Врагов мы в прахе не топтали;
Мы не напомним ныне им
Того, что старые скрижали
Хранят в преданиях немых;
Мы не сожжем Варшавы их;
Они народной Немезиды
Не узрят гневного лица
И не услышат песнь обиды
От лиры русского певца.

Но вы, мутители палат,
Легкоязычные витии,
Вы, черни бедственный набат,
Клеветники, враги России!
Что взяли вы?.. Еще ли росс
Больной, расслабленный колосс?
Еще ли северная слава
Пустая притча, лживый сон?
Скажите: скоро ль нам Варшава
Предпишет гордый свой закон?

Куда отдвинем строй твердынь?
За Буг, до Ворсклы, до Лимана?
За кем останется Волынь?
За кем наследие Богдана?
Признав мятежные права,
От нас отторгнется ль Литва?
Наш Киев дряхлый, златоглавый,
Сей пращур русских городов,
Сроднит ли с буйною Варшавой
Святыню всех своих гробов?

Ваш бурный шум и хриплый крик
Смутили ль русского владыку?
Скажите, кто главой поник?
Кому венец: мечу иль крику?
Сильна ли Русь? Война, и мор,
И бунт, и внешних бурь напор
Ее, беснуясь, потрясали —
Смотрите ж: все стоит она!
А вкруг ее волненья пали —
И Польши участь решена...

Победа! сердцу сладкий час!
Россия! встань и возвышайся!
Греми, восторгов общий глас!..
Но тише, тише раздавайся
Вокруг одра, где он лежит,
Могучий мститель злых обид,
Кто покорил вершины Тавра,
Пред кем смирилась Эривань,
Кому суворовского лавра
Венок сплела тройная брань.

Восстав из гроба своего,
Суворов видит плен Варшавы;
Вострепетала тень его
От блеска им начатой славы!
Благословляет он, герой,
Твое страданье, твой покой,
Твоих сподвижников отвагу,
И весть триумфа твоего,
И с ней летящего за Прагу
Младого внука своего.

человек вернулся с войны
веселый худой и живой
повесил в передней плащ
поцеловался с женой
он словно не замечал
дырки в своей груди
жмурясь пил сладкий чай
верил что победил

и такой у него был вид
словно он на войне этой не был убит

человек получил с утра
пачку свежих газет
прочел что война была не нужна
а причиной ее был бред
человек сомнений не знал
газету в сердцах порвав
щурясь ел жирный борщ
и оставался прав

и такой у него был вид
каждый верил тому что он говорит

под окном звучал разговор
человек подошел к окну
незнакомые люди сказали ему
что он проиграл войну
но глазом и не моргнув
человек захлопнул окно
морщась горькую водку пил
и было ему все равно

но когда он прилег вздремнуть
тень возникла на белой стене
нашептала на ухо ему
что война приснилась во сне
и из дырки в его груди
кровь хлынула до потолка
и вцепилась в лед простыни
последней хваткой рука

и впервые в мертвых его глазах
увидали не гордость а страх
и такой у него был вид
будто был он давно и отпет и обмыт

Илья Кормильцев. 1991