Приглашаю на мой суд!

«И суд творят они, милая девушка, надо всеми людьми, и, что ни судят они, все неправильно. И не могут они, милая, ни одного дела рассудить праведно, такой уж им предел положен. У нас закон праведный, а у них, милая, неправедный; что по нашему закону так выходит, а по-ихнему все напротив. И все судьи у них, в ихних странах, тоже все неправедные; так им, милая девушка, и в просьбах пишут: «Суди меня, судья неправедный!» - это место из пьесы Островского «Гроза» сразу вспоминается, когда созерцаешь поистине героическую борьбу властей Российской Федерации против участившихся покушений на ее активы и суверенитет со стороны зарубежных судебных органов.

В минувший вторник свой вклад в укрепление оборонительных рубежей внес Конституционный Суд России. Группа думских депутатов поставила перед ним вопрос: следует ли безусловно исполнять вынесенные против России решения Европейского Суда по правам человека (ЕСПЧ), если они противоречат российской Конституции? (Европейский Суд, нужно напомнить, выносит свои решения на основании Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод, которую наша страна ратифицировала в 1998 г.). Ответом КС было предсказуемое «нет, безусловно исполнять не следует». При этом роль верховного арбитра в вопросе о необходимости их исполнения КС принял на себя.

Конечно, от Конституционного Суда «эпохи развитого путинизма» никто и не ждал противоположного ответа. Впрочем, и любой другой суд (или даже тот же самый, но в другое время) вряд ли ответил бы иначе, коль скоро подобный вопрос поставлен ребром. Интерес дела заключается поэтому не в самой формуле ответа, а в его обосновании и практических следствиях, из него вытекающих. Ведь если подходить сугубо формально, то основной закон государства и в самом деле должен иметь приоритет в случае противоречий с его международными обязательствами. Даже чисто логически это так, потому что именно Конституция России (в своей 15-й статье) ставит норму национального права ниже международного договора в случае их коллизии. Следовательно, статус международных норм в правовой системе зависит именно от Конституции. Если бы имелось в виду поставить международные договоры выше Конституции, а не только «обычных» законов, то в самой же Конституции следовало предусмотреть способы разрешения коллизий между ней и нормами международных договоров (например, механизм ее изменения). Однако ничего подобного статья 15 очевидно не имеет в виду.

Другое дело, что в нашем реальном контексте все выглядит не совсем так, как в чисто логических построениях. Отечественные суды, являясь частью вертикали власти, в серьезных вопросах независимости лишены, и потому нет сомнений в том, что они смогут найти конфликт между Конституцией и Конвенцией (в ее истолковании ЕСПЧ) везде, где это потребуется. Поскольку конституционные нормы максимально абстрактны, а последнее слово в вопросах их толкования принадлежит именно КС, никаких проблем с этим быть не должно. Словом, российские судебные органы вряд ли могут считаться объективным арбитром в спорах своего государства с ЕСПЧ. Они – часть государства, элемент вертикали власти, и потому, беря на себя роль арбитра в подобных спорах, они по существу выступают как «судья в своем деле».

Разумеется, постановление КС подобных реалий не признаёт, а целиком исходит из формального положения вещей. Но с точки зрения формальной было бы достаточным указать на то, что именно Конституция и определяет статус международных норм, а потому заведомо должна иметь приоритет. Ведь есть известный принцип: достаточно одного, но несокрушимого, доказательства, а доводы дополнительные и более слабые только уменьшают силу аргументации. Однако КС сделал акцент именно на более уязвимых доводах. Возможно, это феномен культуры – в нашем социуме, в том числе и в судах, чисто логические доводы имеют невысокий статус, гораздо важнее опереться на авторитет. Применительно к судопроизводству это означает насыпать побольше ссылок на статьи, пусть даже эти ссылки и не вполне основательны. КС так и поступил. К примеру, он положился на статью 46 Венской конвенции о праве международных договоров, которая позволяет государству отказаться от исполнения договора, если согласие государства на его исполнение было выражено с явным нарушением какой-либо фундаментальной нормы национального права, касающейся компетенции на его заключение. По мнению КС, это позволяет не выполнять решения ЕСПЧ, конфликтующие с национальными нормами или судебными толкованиями. Однако совершенно очевидно, что статья 46 не имеет никакого отношения к делу – речь в ней идет о нарушениях только тех норм, что касаются порядка заключения международных договоров (например, если договор заключил орган, явно не имевший на то полномочий). А содержательные противоречия между нормами международного и национального права этой статьей вовсе не охватываются.

Общий вывод Конституционного Суда состоит в том, что Россия может в порядке исключения отступить от выполнения возлагаемых на нее обязательств, если такое отступление «является единственно возможным способом избежать нарушения основополагающих конституционных принципов». (В другом месте постановлении выговаривается не право отступить от обязательств, а право не следовать им буквально). Но вот что удивительно: КС не ограничился защитой Конституции РФ, а увидел свое призвание также в том, чтобы стоять на страже чистоты толкования самой Конвенции. В постановлении сказано, что отказ от выполнения решения ЕСПЧ возможен и в том случае, если ЕСПЧ придает какому-либо понятию в Конвенции «другое, нежели его обычное, значение либо осуществляет толкование вопреки объекту и целям Конвенции». Например, если его толкование посягает на государственный суверенитет и принцип невмешательства во внутренние дела. (Крайняя «размытость» подобных понятий, я думаю, всем очевидна).

Получается, что КС ставит себя выше ЕСПЧ и в вопросах толкования самой Европейской Конвенции, оставляя за собой право «не поддержать» решение ЕСПЧ. По сути это означает, что КС берет на себя полномочие «засиливать» решения международного суда, вынесенные против РФ. Это весьма необычное распределение ролей, но хуже всего то, что подобный подход делает усмотрение КС относительно возможностей отказа от исполнения решений ЕСПЧ практически беспредельным. Ладно бы еще речь шла только о буквальных противоречиях норм Конституции и Конвенции, как в известном деле Гладкова-Анчугова относительно права заключенных голосовать на выборах: в таких делах еще можно изначально предвидеть, что решение ЕСПЧ заведомо не будет выполнено, поскольку для этого придется менять норму Конституции (а это ситуация действительно очень редкая). Но в случаях, подобных делу Юкоса, где подобного противоречия между нормами вовсе нет, а все сводится к разной оценке конкретных обстоятельств дела, предсказуемость исполнения грозит вообще исчезнуть. Между тем таких дел – где никаких общих мер в смысле изменения законодательства решение ЕСПЧ не требует - громадное большинство, даже если «резонансных» среди них и немного. В подобных случаях избирательное исполнение «по своему вкусу» со ссылкой на «уважение к суверенитету» и т.п. крайне абстрактные вещи выглядит очень странно.

Каков же практический итог этого постановления? По сути, ЕСПЧ отныне превращается в некий рекомендательный орган для национальных властей РФ, пусть даже авторитет этого органа останется довольно велик и подавляющее большинство его рекомендаций будет исполняться. Любое решение ЕСПЧ в принципе может быть сочтено противоречащим конституционным принципам или «ненормальным» толкованием самой Конвенции. Это ставит под вопрос саму идею признания юрисдикции ЕСПЧ – ведь если сторона судебного разбирательства заранее предупреждает: «да мы еще посмотрим, исполнять ли ваше решение», то зачем суду рассуживать данный спор, тратя на него время и ресурсы? Заверения же в том, что отказ возможен лишь в исключительных случаях, не очень-то успокаивают, поскольку нет надежных способов предвидеть, будет ли конкретное дело сочтено «исключительным».

Правовед Александр Верещагин.