Лирика.. Лирика...

Россия - странная страна
Олег Яковенко.

Россия – странная страна:
здесь за хоромами – землянки
и по своим стреляют танки,
и чтут чужие имена.

Россия – это материк
где перепутья вех и далей,
времён, народов и моралей,
и – общий матерный язык.

Россия – мачеха и мать
сирот, которых обобрали.
Здесь за свободу – умирали,
чтоб после – горько проклинать.

... Святая русская душа
и непокорна, и послушна,
и по щенячьи – простодушна,
свою историю круша,

когда летящий в шапку грош –
и подаянье, и награда,
когда невыносима ложь,
но в сотни раз больнее правда.

... но если мир в беде замрёт –
(пусть мы «не мыты» и босые) –
опять надежда - на Россию,
что, может быть, она спасёт?

Она спасёт. Без слов и снов.
Ценой другим – невероятной ...
И станет всем на миг понятной...
и непонятней… Вновь... и вновь...

... Видать, заждавшись нас в раю,
Всевышний дал земные роли
нам: ощущать чужие боли
куда больней, чем боль свою.

БАЛЛАДА О МЁРТВЫХ СОЛДАТАХ

Рай для солдат – как гауптвахта:
Ни выпить, ни покурить.
Что делать? О жизни кудахтать?
О прошлых боях говорить?
О том, как вертлявая пуля
Вонзилась, задевши медаль?
О том, как шеренги сомкнули,
Надеясь на порох и сталь?
О том, как молоденький ротный,
Последний в строю командир,
Ощерившись смертной зевотой,
Пять дырок словил на мундир?
О том, как остался в полях ты,
Чтоб нынче над ними парить
И думать, что рай – как гауптвахта:
Ни выпить, ни покурить…

В раю от солдат нет толку:
Зачем без войны солдат?
Им хочется в самоволку.
Куда? Да хотя бы, в ад.
Там можно словить по харе,
Там можно девок ласкать.
А то, что живьём зажарят –
Солдату не привыкать!
За этой живой беседой
Сошлись мертвецы в раю -
Те, кто за час до победы
Погиб в боевом строю –
Татаро-монгол, два этруска,
Атилле послушный гунн,
Двенадцать десантников русских
и десять британских драгун.

«Мы русских много видали, -
Сказал Макдогерти Том, -
И тех, с кем в бою сражались,
И тех, кто погиб потом.
Русские могут драться
Отважно за честь страны,
Но вы-то откуда, братцы,
Ведь нет же сейчас войны?»
Услышав такое слово,
Русский ефрейтор встал:
«Десантники мы. Со Пскова.
Войска Дяди Васи, слыхал?
Плюя на уют житейский,
Мы шли сквозь огонь и дым.
Вот это – значок гвардейский,
А это – медаль за Крым!»

«Всем крымскым героям слава! –
Драгун ему честь отдал, -
Мы тоже под Балаклавой
Неслись под картечи шквал,
Наш клич поверх канонады
В тот день мог слышать любой.
Атака лёгкой бригады.
Нелепый и славный бой.
И если рожок сыграет,
Мы тот денёк повторим,
Не зря серебром сияет
Медаль на груди за Крым!
Я столько друзей оставил
В земле, что не перечесть…»
Десантник берет поправил
И отдал драгуну честь.

Они говорили долго,
Ведь времени-то полно!
Один рассказал про Волгу,
Другой ему про окно,
Что смотрит в море с утёса
Из дома, что строил дед.
У каждого были вопросы,
У каждого был ответ.
Сравнили присяги и флаги,
Где тех же цветов триколор,
Мечтали о виски и браге,
О бабах затеяли спор,
О кладбищах поговорили –
Что лучше – лишь маленький крест
Иль монумент на могиле –
Для жён, матерей и невест?

Десантник сказал: «Если честно,
Большой обелиск – перегиб.
Мне нужно, чтоб было известно,
Где и за кого я погиб.
Мне нужно, чтоб родина знала,
Что я из-под пуль не удрал,
Чтоб мать моя не проклинала
Тех, кто про «ученья» ей врал.
Тебе не понять, англичанин,
Российских солдатских могил,
Ведь ты лишь по смерти – крымчанин,
А если бы русским ты был,
То знал бы: проставят лишь дату
На крест, не спросивши жены,
Ведь не было, как бы, солдата
Раз не было, как бы, войны».

« Моя прокляла королеву. –
Драгун королевский сказал, -
А правнучки, Дженни и Ева
С семьёю раз в год на вокзал
Идут, и садятся в поезд,
Что в Лондон ни свет, ни заря
Доставит их крымскую горесть
В печальный день октября.
Они повернут с Пикадилли
На чопорную Риджент стрит,
И там, всего в четверти мили
Увидят: как прежде стоит
Высокий, как ялтинский тополь,
Гранит, и на память живым -
Слова: «Инкерман», «Севастополь»
«Алма», «Балаклава», «Крым».

Может, не прав, скажи, я?
Прав! Никому, никогда
Чтоб умирать, чужие
Не нужны города.
В чужих деревнях засады,
Залпы чужих батарей,
Атака моей бригады
И гибель роты твоей».
Слова застревали прочно
В пробитые лбы солдат.
Драгуны сказали: «Точно!»
Десантники: «Верно, брат!
Британец, но при делах ты,
Чего уж тут говорить!»
Рай для солдат – как гауптвахта:
Ни выпить, ни покурить…

(с) Орлуша

Баллада о кузнеце.

Он был кузнец. Она была Богиней.
Богиней игл и веретен.
И раскаленному железу ее имя
мог поверять часами он…
Молва твердила, что в любви он одинок,
Но верил он, наступит срок,
и расцветет любви безудержной цветок,
растает лед, родив исток…

Она в любви его купалась,
но игла
была остра,
глаз не давала поднимать.
А он стоял под вечер тихо у окна
ее светелки,
силясь взгляд ее поймать.

Во времена любые на своих Богинь
мужчины смотрят,
взгляд не в силах отвести.
И крест тяжелый истинной любви
лишь только избранным
под силу пронести…

Она просила его выковать иглу
– всего одну,
и напоить ее огнем.
И он ушел тогда, неся в душе весну,
и пламя страсти в сердце унося своем…

Известно всем, что крылья за спиной
у всех, кто чувствует в душе своей любовь.
И, исполняя данный свой обет
творец идет по свету и поэт.

Домой вернувшись,
он представил как войдет,
Иглу чудесную он сделал наконец.
А чтоб огнем ее наполнить до краев,
из сердца кровью окропил ее кузнец.

Его Богиня получила чудный дар
и к полотну иглу немедля поднесла.
И тут же ткань цветком пурпурным зацвела,
а в руку тонкую вонзилась та игла…

Нет во Вселенной силы больше, чем любовь,
пред ней и смертные, и Боги
– все равны.
И если вдруг огонь вольется в вашу кровь,
то сердце песней
возвестит приход Весны…

Он был кузнец…

Автор: Владимир Шарамыгин

Неужели свершилось? Вместо пятен возникли черты.
Всё, что зря копошилось, отрешилось от всякой тщеты.
Что ворочалось втуне, поразительно как расцвело.
Ведь ещё накануне совсем не могло.

А сегодня свершилось — бытие обрело колею
и тщета сокрушилась под своею же тяжестию.
И не верится даже, как подумаешь — только же что,
ну, буквально вчера же всё было не то.

А ведь было печально и вчера, и неделю назад.
Не везло капитально, несмотря на размах и азарт.
Уж какие, казалось, карты-козыри шли в переброс,
но игра не вязалась и проигрыш рос.

По колено в сумбуре то Минфин буксовал, то Минздрав,
в оборонной структуре не умели запомнить устав,
а структура надзора, подшивая к доносу донос,
от стыда и позора терялась до слёз.

Через дыры в кордоне утекал образованный слой,
через дыры в озоне атмосфера сочилась долой,
через дыры в законе плутовство умножалось везде,
потому что ничто не держалось в узде.

Населенье дичало, культтовары пылились лежмя,
никого не прельщала поутру по морозцу лыжня,
никому на закате не хотелось к реке с камышом,
не рыдалось во МХАТе, не млелось в Большом.

У танцовщика танцы вытанцовывались не вполне,
у рифмовщика стансы зарифмовывались тоже не,
виртуозу кларнета без отрады дуделось в дуду,
потому что не это имелось в виду.

Кружевные строенья заслоняла панельная муть,
с колеса обозренья прямо не на что было взглянуть,
а когда и случалось приманить пассажиров с детьми,
колесо не включалось, хоть до ночи жми.

А сегодня включилось, неподвижное всё завелось
и всему научилось, и вовсю этим всем занялось,
буксовать перестало, ощутило подспудный ресурс
и само угадало спасительный курс.

Разогнулся гвардеец, приосанился доктор наук,
просиял земледелец и налёг по-хозяйски на плуг,
подскочил архитектор — и бегом рисовать капитель,
обозначился вектор, наметилась цель.

Отыгрался картёжник, залаталась лазурная высь,
богослов и безбожник у костра над рекой обнялись,
а карающий орган, уловив надлежащий сигнал,
отвечает с восторгом, что так он и знал.

Снова стансы и танцы украшают собою дворы,
где на лавочках старцы не сварливы при том, что мудры.
А в потёмках подвальных молодняк не плюёт, не галдит,
потому что в читальных он залах сидит.

Всё послушалось правил, полюбило равняться во фрунт.
По звонку повар Павел кипятит в чугуне сухофрукт.
По гудку повар Пётр в макароны кладёт маргарин.
На кордонах досмотр, в Большом — "Лоэнгрин".

И, оставшись без места, одиноко скулит и снуёт
выражатель протеста, беспокойный поборник свобод.
Больше не с кем бороться, не в долгу он теперь ни в каком,
а ему всё неймётся побыть должником.

Он казнится, томится, уверяет, что честь на кону,
и долги он стремится возвратить неизвестно кому.
Делом, раз уж не данью, заплатить, попотеть для людей.
Да иди же ты в баню, плати и потей.

В банях нынче опрятно, там приватно займутся тобой.
Там как раз не бесплатно и напитки, и сервис любой.
Там к очищенной водке ты в нагрузку получишь массаж,
и кредитка красотке уйдёт за корсаж.

Может хоть под парами усомнишься в апломбе былом.
Ты искал за горами, а успех невзначай за углом.
И найти очень просто, даже если к Москве не привык:
до Кузнецкого моста, а там напрямик.

Поздравляю, свершилось, и об этом повсюду и сплошь,
проявляя решимость, извещаю господ и госпож.
Пусть они по цепочке остальным сообщат господам.
Прилагаю цветочки, курю фимиам, припадаю к стопам.

(с) Михаил Щербаков