Лирика.. Лирика...

СЛОВА

Много слов на земле. Есть дневные слова -
В них весеннего неба сквозит синева.

Есть ночные слова, о которых мы днем
Вспоминаем с улыбкой и сладким стыдом.

Есть слова - словно раны, слова - словно суд,-
С ними в плен не сдаются и в плен не берут.

Словом можно убить, словом можно спасти,
Словом можно полки за собой повести.

Словом можно продать, и предать, и купить,
Слово можно в разящий свинец перелить.

Но слова всем словам в языке нашем есть:
Слава, Родина, Верность, Свобода и Честь.

Повторять их не смею на каждом шагу,-
Как знамена в чехле, их в душе берегу.

Кто их часто твердит - я не верю тому,
Позабудет о них он в огне и дыму.

Он не вспомнит о них на горящем мосту,
Их забудет иной на высоком посту.

Тот, кто хочет нажиться на гордых словах,
Оскорбляет героев бесчисленный прах,

Тех, что в темных лесах и в траншеях сырых,
Не твердя этих слов, умирали за них.

Пусть разменной монетой не служат они,-
Золотым эталоном их в сердце храни!

И не делай их слугами в мелком быту -
Береги изначальную их чистоту.

Когда радость - как буря, иль горе - как ночь,
Только эти слова тебе могут помочь!

1956 Шефнер Вадим

Мы его волокли с ничейной земли; кой черт нас туда понес?
Могли бы шкурой не рисковать — и так бы подох, как пес.
Что печься о нем под шквальным огнем — нам не все ли равно?
Он в голову ранен, почти бездыханен, а трупов и так полно.

Но как бы там ни было — он у нас. Уделались мы в грязи.
Кривой окоп — словно вскрытый гроб, гром его разрази!
Скользили, падали... Раненый бош не дергался — неживой.
Как муравьи, в поту и в крови, тащили — будто он свой.

И вот он лежит у нас в блиндаже, что рыба на берегу.
Врач прибежал — плечами пожал: "Помочь ничем не могу".
Мы сразу уселись в карты играть — по полу ляп да ляп,
И слушали немца предсмертный хрип, похожий на гулкий храп.

Перевязать — нету бинтов; тускло светит фонарь;
Почти не видно ни мокрых стен, ни мрачных небритых харь;
На вшивой соломе резались в бридж, стараясь не мухлевать;
Плох ли, хорош — он проклятый бош, нам на него плевать.
В карты дулись, ругаясь, дрожа во тьме сырой и гнилой;
По крыше нашего блиндажа шаркала смерть метлой.

Хо-хо! Я выиграл, банк смахнул; встал, потянулся слегка;
От спертого воздуха всласть зевнул, решил найти огонька;
Прикуривать стал от ближней свечи — под нею валялся бош,
С белым лицом — мертвец мертвецом, взгляда не оторвешь.
Стою, гляжу и себе твержу: вот это, братцы, фигня!
Раненый бош так странно похож именно на меня.

Увидишь такое, я вам скажу — враз потеряешь покой.
Как будто это я сам лежу с пробитой насквозь башкой;
Вот только серо-зеленый цвет шинели — не как у нас,
Мозгов почти половины нет, и напрочь выбитый глаз;
Губы чернеют, щеки как мел, и на виду у всех
Грудь ходила — свистел и хрипел, словно кузнечный мех.

Да будь он проклят! Совсем как я — кольцо на правой руке;
И так же точно на шее висит медальон на грязном шнурке;
С одной стороны там портрет жены, с другой его стороны —
Детские лица, сквозь кровь и грязь почти совсем не видны;
Три девчушки — кудри как шелк, губы как лепестки —
Сели в ряд, смеются, глядят, так далеки-близки.
Сказал я: "Ты меня обошел — троих успел произвесть".
И тут мне стало нехорошо — так, что пришлось присесть.

Радости мало — то знает любой, кто с войною знаком —
Видеть, как смята Господня тварь в грязный кровавый ком;
Радости мало — предсмертный хрип слышать в его груди;
То участь его... А каково оставшимся позади?
Прошел сквозь боль до небесных врат — окончен солдатский труд;
Кто любит его и ждет назад, с ним вместе не раз умрут.

Я снова сел за карты скорей — не доиграл до конца,
Думал и думал про трех дочерей, оставшихся без отца.
Всего лишь немец, вражина-гад, рискуют все головой —
Но я все равно был бы очень рад услышать, что бош живой.
Немцем меньше — что за дела? Но всё ж на душе покой:
Пулю, что череп ему снесла, послал не своей рукой.
Трефы не козыри, говоришь? Прости меня, старина;
Ошибся, задумался о другом... Какое дерьмо — война!

(c) Роберт Сервис

Где-то за глубоким, словно выбитым лицом,
тоненькие губки жалостно дрожали,
эх, какое счастье быть здесь подлецом,
разбивая в пыль и прах скрижали!

Эх, какое счастье - подлецам отрада,
вот нашла героя звёздная награда,
хочется расслабиться, те ли наши годы,
и кипят и плавятся золотые воды!

Бронзовеют лица - нас ведёт удача,
к чёрту колесница, в ней слЫшны звуки плача,
подлец он тоже мачо, от страха похмелиться,
и о судьбе судача, трясётся ягодица!

Эх, какое счастье - подлецы рядами,
лучшие пробившись, станут палачами,
отдохнём, расслабимся, смело прямо к делу,
в золоте рубашечка прилипает к телу!

Где-то за глубоким, словно выбитым лицом,
тоненькие губки жалостно дрожали,
эх, какое счастье быть здесь подлецом,
разбивая в прах и пыль скрижали!

Эх, какое счастье - подлецам раздолье,
интриги и нагайки, наганы и дреколье,
в поту и не жалея, работа же в крови,
а тоненькие губки сильнее подожми!

Нам ли не по стати - мантия и меч,
всё, что нам не надо, скидывайте с плеч,
толкнёт нам кто-то речь - укрепляй ряды,
надо нас беречь для кровавенькой страды!

Эх, какое счастье - веселуха с гоном,
подлецам удача - встали над законом,
правда, не всегда, считают мудрецы,
нужны для подлеца другие подлецы!

Где-то за глубоким, словно выбитым лицом,
тоненькие губки жалостно дрожали,
эх, какое счастье быть здесь подлецом,
разбивая в прах и пыль скрижали!

Вот конец истории, вечной как могила,
истоки и теории жизнь не позабыла,
и подлецов рядком спускают подлецы
в подвалы и тишком, чтоб обрубить концы!

Где-то за глубоким, словно выбитым лицом,
тоненькие губки жалостно дрожали,
эх, какое счастье быть здесь подлецом,
разбивая в прах и пыль скрижали!

Михаил Анмашев.