9 мая! День Победы!

«Никогда наш либерал не в состоянии позволить иметь кому-нибудь своё, особое убеждение и не ответить тотчас же своему оппоненту ругательством или даже чем-нибудь хуже…». © (Достоевский М)

"OberFeldwebel"

Комод победы

Иван Иванович Петров живет в комоде,
Там, где висит его потрепанный пиджак,
Простой пиджак, который скроен не по моде,
А сшит давным давно не ясно кем и как.
На пиджаке его повешены медали,
За Сталинград, за Ленинград и за Берлин,
Ещё был орден, но его давно украли,
Иван Иванович Петров живет один.
В комоде пахнет корвалолом, канифолью,
И кумачом давно исчезнувшей страны.
По вечерам он разговаривает с молью
И фотографиями умершей жены.
Весь год он неизвестен и неведом,
Никто на вы не обратится, ни на ты…
Но раз в году под крик «Спасибо за Победу!»
Его вытаскивают в мир из темноты.
Иван Иванович глядит подслеповато,
Идут мундиры, как солисты из Любэ,
Шагают строем бутафорские солдаты,
И кто-то шепчет: « Это, дедушка, тебе!
Тебе, как ветерану, это надо,
Ну, очень надо это! Точно говорим,
Мол, если что, хоть двести раз пройдем парадом,
Не опозорим если что, не посрамим!».
Иван Иванович смотреть на это станет,
И станет слушать про «свободу на века»,
И маленькую дырочку в кармане
Нащупает дрожащая рука.
Но наконец-то День Победы на исходе,
Заснул в кроватях торжествующий народ,
И кто-то тихо скажет: « Дедушка, свободен»
И поместит Иван Иваныча в комод.
Иван Иванович Петров живет в комоде,
Там, где на плечиках его пиджак висит.
Внутри комода ничего не происходит.
Но мы-то помним, что никто, ̶б̶л̶я̶т̶ь̶, не забыт.
А.Гутин.

https://www.svoboda.org/a/29218963.html

Морячок из Бергамо
А у нас в большой квартире
Либераст живёт в сортире,
Как запрётся изнутри -
Хоть стучи ты, хоть ори...

Люди пляшут в коридоре
И у всех одно лишь горе:
"Вот же чмо, ядрёна мать!
Ни помыться, ни... ваще!"

А недавно приходил
Участковый Михаил.
Долго-долго с либерастом
Через дверь он говорил:
"Открывайте, гражданин!
Вы в квартире не один!
Или выйдешь добровольно,
Или дверь сломаем, блин!"

Отвечает либераст:
"На фига вам унитаз?
Где хотите - там и срите,
Демократия у нас!
Я не выйду всё равно -
Вот такое я г*вно!
Право быть г*вном и тварью
Мне с рождения дано!"

Тут пришёл сантехник Вова:
"Что, товарищи, хреново?
До утра собрались ждать?
Надо дверь уже ломать!
Ну-ка дружно, три-четыре,
Замочить его в сортире!"

Либераст заверещал:
"Я устрою вам скандал!
Напишу в Совет Европы
И в Гаагский трибунал!"

Вырвав "с мясом" шпингалет,
Все вломились в туалет...
Где же эта тварь, ребята?
Никого в сортире нет...

Вова об пол кепкой бьёт:
"Смылся всё-таки, урод!
А потом, дерьмо такое,
Где-то в Лондоне всплывёт!"

А потом по "Би-би-си"
Про порядки на Руси
Надрывались либерасты
Так, что Боже упаси!

Между прочим, выступал
Убежавший либераст
Рассказал на всю Европу
Как боролся и страдал!

И как тайною тропою
От чекистского конвоя
Героически удрал!
©

Питерский, институтский товарищ частенько таскал меня на дачу. Мы там его деду помогали по хозяйству. Одни гнилые доски отрывали от домика, а на их место прибивали другие, такие же гнилые. Дед — Павел Алексеевич, строго контролировал процесс , покрикивая на нас и мы старались. Зато, дедушка и кормил нас отменно. Сало, домашние яйца, бездонная бочка квашеной капусты. Для голодных девяностых, совсем даже не плохо.
Однажды зимним вечером, дед лежал на тахте, а мы с товарищем подбрасывали дрова в печку и дед разговорился:

- Меня призвали в самом конце сорок первого, привезли в Ленинград, там ускоренное обучение, типа как курс молодого бойца перед фронтом.
Так вот, сдружился я там с одним пареньком, сам он из под Вологды, зовут Саша Степанов. На всю жизнь имя запомнил.
Служба в учебке у нас была не приведи господи, как вспомню, аж сам не верю, что в живых остался. Еще тяжелее, чем потом на фронте было. Кормили нас хуже собак, видимо много воровали. Да мы и не жаловались, гражданские ленинградцы жили еще хуже.
Днем занятия по боевой подготовке, ночью на складе ящики таскали, или горы кирпичей после бомбежек разбирали.
Спали не каждую ночь. Болели, конечно тоже многие, почти все. Я воспаление легких на ногах перенес. От голода некоторые умирали. Вроде, здоровый парень, кровь с молоком, а смотришь, через каких-то два месяца, все. Ну, а как вы думали? Если вас почти совсем не кормить, а только давать тяжелую работу, да еще и в казарме иногда вода замерзает, зубами во сне стучишь.
А госпиталя для нас никакого не было. Выздоровел — хорошо, нет — извини.
И был у нас ротный старшина, сейчас уже не вспомню фамилии. Когда-то знал. Он после легкого ранения к нам попал, успел повоевать. Поганый был мужик, лютый. Очень мы его все боялись.
Представьте себе, в роте примерно сто пятьдесят человек и почти каждое утро кто-то из нас не просыпался.
Старшина подходил, видел что помер курсантик и приказывал скидывать его во двор.
То есть натурально, открывали в казарме окно и за руки-за ноги скидывали бедолагу со второго этажа прямо во двор. Так быстрее, чтобы по лестницам и кругами вокруг здания не таскать. Человек ко всему привыкает, мы уж ничему не удивлялись.
И вот как-то мой дружок Степанов Саша сильно захворал, Может простуда, может от голода, а скорее всего, все сразу. Ему с каждым днем становилось все хуже и хуже, а признаться старшине боялся, могли запросто расстрелять, как саботажника и дезертира. Бывали случаи. Я ему помогал как мог, даже от хлеба своего отщипывал.
Утром старшина кричит — Рота подъем!
Все вскочили, а Степанов лежит, молчит, даже пошевелиться не может, только тяжело дышит.
Старшина увидел, подошел, нагнулся и командует нам: — Открывайте окно, забирайте,выносите!
Ну, тут его подняли, потащили, а я вцепился Степанову в рубашку, не пускаю, тяну назад, стал умолять старшину, мол как-же так, Степанов еще дышит, живой ведь еще. Может хоть подождать сперва, когда помрет. Старшина разозлился, конечно, ударил меня в грудь, стал кричать про невыполнение приказа в военное время. Мне повезло, отделался только сломанным ребром. А Сашу Степанова все равно во двор скинули. Еще живого. Никто из нас больше ничего старшине не пикнул. Ну, хоть без меня сбросили...
Как же мне было жаль парня, до сих пор в кошмарах. Не отпускает.

Дед замолчал и начал сморкаться в темноте. Через минуту неожиданно продолжил:


- Но это еще не вся история.
Году в пятьдесят каком-то, уж не помню, лет через десять после войны. Жил я тогда еще в своей деревне под Тосно, Копаюсь в огороде, подходят двое мужиков: один помоложе, другой постарше, лет шестидесяти.
Поздоровались, спрашивают, мол, вы такой-то? Да, говорю, Я. Тот , что постарше показывает мне фотокарточку и спрашивает — кто это?
Я посмотрел и сразу узнал, отвечаю — это мой боевой товарищ, Степанов Александр.
Тот, что постарше, говорит — Все правильно, Павел Алексеевич — это Саша, мой сын, а это его старший брат. Мы так и не смогли добиться от военкомата как он погиб и где похоронен? Говорят, что в учебном подразделении, а как и что, не известно. Какие-то архивы еще пропали. Одно только письмо от него и пришло, вот оно. тут Саша пишет, что у него есть друг — это вы.

Я конечно мог бы им "наплести", что их сын и брат пал смертью храбрых защищая… **ь… но, не смог. Да и кто я такой, чтобы утаивать от них всю правду? Как есть все и рассказал и про старшину тоже.
Мы весь вечер пили тогда за помин души Александра. Гости переночевали у меня, а чуть свет, попрощались и уехали.

Спустя года два, наверное, а может это уже был шестидесятый. Опять ко мне отец Александра Степанова приехал, в тот раз он был один, поздоровался и начал без предисловий: — Павел Алексеевич, я не мог вам писать о таком, но вы тоже имеете право это знать. Вот, специально приехал, чтобы сообщить: — все, что вы нам тогда рассказали, старшина подтвердил. Подтвердил и перед смертью покаялся...

Дед еще повздыхал в темноте, потом велел нам закрыть в печке поддувало и ложиться спать..

© Грубас